Книга Вечный порт с именем Юность - Владимир Казаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кроткого посадили напротив. Старичок поглядывал на планериста, собрав у глаз много лукавых морщинок. Крикнул по-немецки. Из соседней комнаты вышел знакомый переводчик.
– Михаил Тарасович, пивка? – перевел он гортанные слова. – Не хотите? Дело хозяйское. Тогда быка за рога: вы можете быть нам полезны. Если, конечно, пожелаете… Откуда вылетали?
– С востока.
– Сколько вас было.
– Много. И еще я.
– Куда летели?
– На свидание с вами.
– Главная задача?
– Опуститься на землю, не поцарапав пузо.
– А вы разговорчивый.
– Почему не погутарить в приятной компании, да що с пивом на столе.
– Ты что, издеваешься, сопляк? Думаешь, мы не развяжем тебе язык? – закричал переводчик.
– Заткнись! – равнодушно выговорил Кроткий.
– Браво! Браво! – возликовал по-русски старик. – Ефрейтор Криц, вы невежда! Потрудитесь уйти.
– Слушаюсь, господин оберштурмфюрер!
Переводчик исчез.
– Мне нравится ваша бодрость и чувство собственного достоинства. Только сильные характеры могут себе позволить такое дерзкое поведение в довольно щекотливом положении. Немцы ценят смелых людей… Мы предлагаем вам свободу, лейтенант!
– Такого звания не имел.
– В шахматы играете? Какая фигура вам больше всего импонирует? Ну конечно, не пешка!.. Я знаю, вы не захотите стрелять в русских, хотя они и не заслужили от вас, украинцев, такой благодарности. Воевать будете на западе. Поначалу лейтенантом. Вы отлично понимаете, что ваши сегодняшние союзники были, есть и будут всегда вашими идейными врагами. А столкновение идей – война! Вот в этом аспекте и проанализируйте свое положение. Или да, или… сам должны понять… Сейчас война, а вы планерист-диверсант. Но вы еще и украинец. Много ваших соотечественников, даже в высоких чинах, сотрудничают с нами.
– Например, поганец Бандера.
– О, вы хорошо осведомлены. Но это далеко, а есть и рядом. Здесь. Вот Криц, например… И другие… Правда, ваших земляков сейчас трудно застать в квартирах. Они, право, легко покоряют женщин, а у нас их предостаточно на любой вкус!
– Бабами не интересуюсь.
– А девонька? – Старик вынул из стола комсомольский билет Кроткого, а из него фотографию Марфиньки.
– Не трожь сальными лапами!
– Вы мне нравитесь, юноша! Сколько вам лет? А, знаю, знаю – двадцать один.
– Брось сюсюкать. Не ведаю твоего прозвища…
– Штрум. Просто Штрум.
– Я, господин Штруп, на твой валок не накручусь.
– Вы исказили фамилию, она стала неблагозвучной, – улыбнулся Штрум. – Но это говорит о вашем природном уме, а точнее, опять о силе характера. Я оценил и постараюсь не обижаться. Что есть валок?.. Понимаю, это что-то круглое? Скажи, что такое «валок»?
– Так гутарят у нас в колхозе, когда кому-нибудь закручивают мозги.
– Колхоз – это где заставляют работать, где вы растите хлеб, свинью, яйки. Я правильно понимаю?
– Радянський колгосп – велыке братство людське.
– Не понял.
– Погано ты, пакостный гном, понимаешь наши слова.
– Вы грубиян, юноша? Сколько же вас, таких мальчиков-планеристов, село к лесным бандитам?
– Не выйдет, господин Штруп!
– Нервы, нервы, Кроткий! – оторвался от крынки с пивом Штрум. – Может быть, попробуем жить в свободной самостийной Украине? Ведь Москве не сегодня-завтра капут!
– Ха, – осклабился Кроткий, но глаза, тяжелые, напряженные, с кровавой сеткой на белках, не смеялись. Блестящие холодные зрачки будто выцеливали переносицу Штрума. – Москву тебе не видать, как собственных ушей, осел! И не дергайся, я не буду марать об тебя руки.
– Ого! – сел вскочивший было Штрум. – Очень мило с твоей стороны, рыжий солдат! Ты великолепен…
– Давай лучше в шахматы поиграем. На интерес, а? Кто проиграет – сам повесится.
С минуту Штрум не двигался, опустив голову на грудь, потом потянулся, зевнул и сказал:
– Ты оскорблял меня, рассчитывая на скорую и безболезненную смерть, юноша. Мы тоже бить тебя не будем. Ефрейтор!
– Слушаю, господин оберштурмфюрер! – гаркнул появившийся из-за двери переводчик.
– Отведите этого глупого телёнка на полигон.
Третий день падает снег на Софиевские дачи, белыми пластами ложится на ветки, гнет их. В избушке лесника слышен редкий треск ломающихся от тяжести сучьев. Вот особенно громкий, как выстрел. Петя посмотрел в оконце на просеку. Лыжный след дедушки давно завалило. Темнеет. Хрипло стучат ходики на стене избушки. Зябко передернув плечами, мальчик отложил книжку и подошел к печи. Быстро занялся огнем сушняк под березовыми плашками. Петя вынес из чулана пузатый медный самовар и начал возиться с ним, пристраивая к трубе старый сапог. Избушку наполнил угарный запах углей.
Сидя на корточках, Петя грел ладони на потеплевшем боку самовара. Дедушка рассказывал, что купил его за три гривны еще в германскую войну. Когда это было? Вот под пальцами круглые выбоинки – медали с ликами царей. Тут есть царь, который виновен в смерти великого поэта Пушкина. «Я помню чудное мгновенье…» Две книжки, Пушкина и Некрасова, остались в избушке, да и то старинные, все другие, советские, дедушка спрятал в подполье, чтоб не увидели немцы.
В спину мальчика плеснуло холодом. Он обернулся. В дверях обметал веником сапоги стоял высокий мужчина. Бледный свет из оконца высветил пуговицы черной шинели, сизую линию автомата на груди и ствол ружья за спиной.
– Один, Петушок?
– Здравствуй, дядя Аким! Дедушка скоро будет.
– Значит, нет деда? Ждать недосуг. Слушай внимательно и передай слово в слово Евсеичу. В Федосеевке, от вашего края третья хата, ховается человек. По слухам, летчик. Из тех, кого встречали неделю назад соседи. Понял? Староста пронюхал и сказал мне. Я доложу о нем утром. Ночью его надо увезти, иначе пропадет парень. И еще. Своего пациента, так и скажи – пациента, Штрум отправляет на полигон. Понял? Повтори!
Мальчик повторил.
– Чаю, дядя Аким?
– Спешу, Петушок. У деда есть дичь в подклети?
– Пара беляков.
– Я возьму их на закуску Штруму. Любит шеф зайчатину! Во дворе пальну пару раз, не пугайся.
– Ну уж! – обиделся Петя.
– Расти, герой! – И человек в форме полицая исчез за дверью.
Петя стоял не шевелясь, пока в лесу не раскатились выстрелы дробовика.
Скоро возвратился дедушка. За ним в избушку проскользнула крупная, с черно-бурой спиной овчарка и легла у входа. В сторожке было темно. Под светом семилинейной лампы блестел начищенный бок самовара. Хлеб, сахарин в деревянной солонке и расписная чашка с блюдечком ждали хозяина на тесовом столе.
